Медаль в память сожжения турецкого флота при Чесме, 24–26 июня 1770 г. СПб монетный двор. Аукцион 111. Лот 5Теряясь в глубине столетий, многие события утрачивают первоначальное значение, и уж тем более даже не за века — за десятилетия или годы может диаметрально поменяться оценка любой исторической вехи. Прецеденты известны. Но есть в военной истории России моменты, которые никому и в голову не приходило ни пересмотреть, ни обесценить. Одна из таких бесспорных побед — уничтожение турецкого флота в Чесменской бухте в 1770 году.
Это произошло во время Архипелагской экспедиции (1769-1774) под командованием графа А. Г. Орлова. Объединенные эскадры адмирала Спиридова и контр-адмирала Эльфинстона (всего девять кораблей, три фрегата, один 10-пушечный бомбардир и семнадцать легких судов) отважились атаковать османский флот, превосходящий их как минимум вдвое. В своем донесении Екатерине о Чесме граф Орлов пишет, что, увидев 24 июня (6 июля) перед собой 16 турецких линейных кораблей, 6 фрегатов, несколько шебек, бригантин и «множество полугалер, фелук и других малых судов», он «ужаснулся», но в конце концов «решился». Это было не столь отчаянным порывом, как могло бы показаться — турецкие корабли намеревались остановить русских артиллерийским огнем, рассчитывая на численный перевес. Командовавший ими на тот момент алжирский пират Гассан Бей был вполне готов «сцепиться и вместе взлететь на воздух», предполагая, что даже в самой худшей ситуации у него останется как минимум половина кораблей. В ожесточенной артиллерийской перестрелке корабли загорались — и пожар для деревянных парусников был много страшнее вражеских ядер.
Так, именно в результате подрыва открытой крюйт-камеры упавшей на нее при столкновении кораблей горящей мачтой турецкого флагмана, погиб «Евстафий», бывший флагманским кораблем адмирала Спиридова. Драма «Евстафия» стала причиной наиболее тяжелых потерь в первый день сражения: на нем погибло 34 офицера и 473 солдата и матроса. Спаслось 58 человек, в числе которых был и брат графа Орлова, Федор. Потери убитыми составили 523 человека.
После утраты флагманских кораблей бой временно прекратился. Остатки турецкой эскадры под всеми парусами спасались в Чесменскую бухту, рассчитывая, помимо всего прочего, и на прикрытие береговых батарей. Российская эскадра твердо решила продолжать бой на следующий день. «Наше ж дело должно быть решительное, чтоб оной флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь, в Архипелаге, не можем мы и к дальным победам иметь свободные руки; и для того, по общему совету, положено и определяется: к наступающей ныне ночи приуготовиться...» — подытожил А. Г. Орлов. Не обладая преимуществом ни в огневой мощи, ни в людях, ни в кораблях, ставку сделали на решительную атаку: вражеский флот, скученный в небольшой бухте и лишенный возможности маневра, планировалось поджечь сделанными из вспомогательных судов брандерами. Брандеры («зажигалки») подводились к противнику десятивесельными шлюпками, затем артиллерист, приданный каждой шлюпке, должен был быстро поджечь его и вернуться к своим. В ночь с 25 июня (6 июля) на 26 июня (7 июля) 1770 г. корабли российской эскадры встали у входа в бухту и начали активный обстрел запертого в ней турецкого флота. Через некоторое время, когда артиллерийский огонь нанес достаточный ущерб туркам, в бухту пошли брандеры. Их роль оказалась не слишком велика: один был атакован сразу парой турецких галер, и команда была вынуждена, спешно поджегши никуда не пристыкованный брандер, прыгать в воду и плыть на шлюпку. Второму удалось подойти к неприятелю вплотную, но «доставшийся» ему корабль уже и так горел. Только третий брандер, под командованием лейтенанта Ильина, сумел точно выполнить задачу и поджечь не успевшее загореться судно. Четвертый оказался в бухте, когда она и так пылала. Погода словно играла на стороне графа Орлова: ветер неожиданно стих и редкие оставшиеся целыми корабли турки не могли вывести в море. На пылающих кораблях стали взрываться крюйт-камеры, и Чесма превратилась в ад, о котором потом долгие годы с содроганием вспоминали очевидцы: «Единственный на земном шаре пожар сей виден был за 10 немецких миль, а взрывы, наподобие сильных подземных ударов, слышны были с чувствительным потрясением в Смирне, отстоящей на 6 немецких миль. Весь Чесменский залив покрылся плавающими трупами, обломками, обгорелыми днищами; вода в нем казалась смешанною с человеческою кровью».
И. К. Айвазовский. Чесменский бой. 1848 г.Однако даже в этом аду о трофеях экспедиция Орлова не забыла. Правда, трофейной команде удалось спасти только один 60-пушечный корабль «Родос» (приказом командующего экспедицией от 29 июня он был включен в состав флота взамен погибшего «Евстафия» и отдан под команду спасшемуся со сгоревшего флагмана капитану 1 ранга Крузу). Кроме того, победителям досталось пять галер и с мелководья и из крепости были собраны все сохранные пушки.
Но главным достижением, разумеется, был полный разгром турецкого флота на Средиземном море, о котором с законным восторгом писал адмирал Спиридов: «Честь всероссийскому флоту! С 25-го на 26-е неприятельский военный турецкий флот атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили, потопили, в пепел обратили… а сами стали быть во всем Архипелаге господствующими».
Радость при вести о победе была по-настоящему всенародной. Непосредственные участники событий в поэтических одах выглядели равными античным богам. Так описывает успешный подход брандера под командой лейтенанта Дмитрия Ильина Херасков в своем «Чесмесском бое»:
«Как будто нес главу Горгоны к ним в руках,
Окамененье им нанес Ильин и страх.
Он бросил молнию в их плавающи домы,
Ударили со всех сторон от Россов громы».
Спустя десятилетия даже ужасающие последствия боя смаковались, как готический роман ужасов: «Cиe ужаснейшее зрелище, где огонь, вода и воздух, казалось, соединились вместе, при страшном треске и сильном потрясении от взрывов, купно с воплем, стоном и необычайным криком несогласных голосов, представляло глазам неимоверное явление, поражающее сердце каждого». (Глотов А. Я.)
Со временем на смену восторженным победным реляциям и поэтическим описаниям пришли указы о награждениях «всем находившимся на оном во время сего счастливого происшествия, как морским, так и сухопутным нижним чинам». Награды выдавались даже несколько лет спустя, вплоть до 80-х годов XVIII века, их было отчеканено из серебра около 5 тысяч экземпляров. К сожалению, до наших дней дошло не так уж много подобных медалей, а уж хорошей сохранностью и вовсе могут похвастать единицы — все-таки с момента их выпуска прошло почти 250 лет.
Потом подтянулись статисты, не оказавшие на ход кампании ни малейшего влияния, тем не менее, желавшие всемерного признания своих выдуманных героических заслуг. У Е. В. Тарле детально разбираются записки Ю. В. Долгорукова, одного из таких «именитых карьеристов, лгавших напропалую»: «Склонный к хвастовству князь Юрий Владимирович Долгоруков рассказывает, будто именно он тоже сыграл решающую роль в совете, где нужно было убеждать Орлова «искать турецкого флота и его атаковать». «Мы с Грейгом решительно сказали», что нужно атаковать. Это «мы с Грейгом» — любимая формула князя Долгорукова. И еще любит он так выражаться: «Тут опять Грейг со мной посоветовался, как турецкий флот истребить» и т. п. Но, к счастью, у нас есть подробное описание всего похода, принадлежащее правдивому перу самого Грейга, и там мы не находим ничего такого, что могло бы подтвердить слова Долгорукова…»
И, конечно, Чесменское сражение стало предметом детального изучения историков, специалистов по военному делу. Ведь сокрушительная победа российской эскадры, полностью уничтожившая турецкий флот, стала возможна при двукратном перевесе османов в кораблях и живой силе. Потрясающий по эффективности финал сражения развернулся в принадлежащей Порте бухте с надежными береговыми укреплениями! В истории парусных флотов до Чесмы не случалось такого, чтобы потери с одной стороны составили более 10 тысяч человек — две трети личного состава, в то время как с другой — всего 11. Впору было — как, собственно, и сделал историограф Османской Порты Ахмед Вассаф Эффенди — приписать цепочку неудач турецкой эскадры «определению Высочайшего Бога».
Внимание исследователей привлекало все, вплоть до разницы в написании топонима в судовых журналах на разных этапах кампании. «У нас тогда не знали точного названия этой бухты, называли ее Эфес, по-древнему. По голландской карте разглядели, что этот пункт называется по-голландски «Сисьма», — пишет Тарле. (Остается порадоваться, что неблагозвучное голландское название не было присвоено местности и впоследствии выбито на медали). В шканечном журнале флагмана «Три иерарха» бухта зовется «Сезмит», и только в заметках на полях журнала впервые появляется на русском языке имя, ставшее символом побед и славы российского флота: «Чесма».
Короткое звучное слово, напоминающее о невероятной, невозможной победе, стали использовать как талисман, присваивая это имя новым военным кораблям, строящимся через полвека и более после великой битвы. Первым стал один из трех парусных 84-пушечных кораблей типа «Императрица Мария», построенных в Николаеве. Автором проекта был сын героя Чесменского сражения, Сэмюэля Грейга, адмирал А. С. Грейг. Можно считать это случайным совпадением — в том, что сын пошел по стопам отца, не было ничего странного. А можно волей провидения, поскольку новая «Чесма» успешно — словно название и впрямь было оберегом — поучаствовала в очередной русско-турецкой войне (1828–1829). Вторым носителем славного имени, напоминавшего о былых победах, стал построенный в 1849 году парусный 84-пушечный линкор Черноморского флота России. Его биография оказалась еще более насыщенной. В составе эскадры адмирала П. С. Нахимова он принимал участие в Крымской войне и в победоносном Синопском сражении (увлекающиеся мистикой натуры вполне могли бы предположить, что корабль, названный в честь одной великой победы русского флота, естественно помог добиться другой), а затем, в 1855 году, был затоплен на Севастопольском рейде. И, наконец, третья «Чесма» родилась на севастопольской верфи в 1889 г.
Александр Беггров. Спуск на воду броненосного корабля «Чесма» в Севастополе. 1886 г.Барбетный броненосец типа «Екатерина II» стал своеобразным полигоном для экспериментов. Ему спонтанно, в процессе постройки, увеличивали броневой пояс, конструктивно усиливали водонепроницаемые переборки по итогам испытаний… Нечего удивляться, что готовый корабль был тяжелее, чем подразумевали расчеты проекта, более чем на 600 тонн, и лучшие на всем флоте паровые машины не могли заставить его перемещаться с расчетной скоростью. В начале службы последняя «Чесма» также переделывалась, укреплялись обшивка и палуба. Несмотря на погрешности проекта и регулярные проблемы в машинном отделении, броненосец с честью прошел русско-японскую войну. Из службы он был выведен только в 1912 году, полностью устаревшим, но карьера корабля не завершилась: «отставник»-броненосец был отбуксирован к Тендровской косе и там послужил флоту в последний раз. Став кораблем-мишенью, он позволил провести стрельбы с линкора «Иоанн Златоуст» и испытания торпед. На уникальном, прекрасно сохранившемся фото конца XIX века можно увидеть последнюю «Чесму» такой, какой она запомнилась современникам…
Фотография эскадренного броненосца «Чесма». Конец XIX — начало XX в. Неизвестное фотоателье. Аукцион 111. Лот 229.Сегодня Чесменское сражение увековечено не только в чудом сохранившихся памятных медалях, но и в календарях: с 2010 года 7 июля навеки вписано в Дни воинской славы России (Дни славы русского оружия), дни памяти исторических побед российской армии и флота.
Библиография:
Глотов А.Я. Чесменской бой. Текст воспроизведен по изданию: Чесменской бой // Отечественные записки, Часть 3. №6. 1820.
Тарле Е.В. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг // Академик Е. В. Тарле. Сочинения, т. 10.
О сожжении турецкого флота при Чесме. (Из историографа Оттоманской империи Ахмеда Вассафа Эфенди) // Труды и летописи Общества истории и древностей российских, Часть VII. М. 1837
Сирый С.П. Великая победа. Чесма.